Главная
Владельцам сайтов - надёжный заработок
Поступление за деньги
Подача документов
Математика
Сочинение
Обществознание
Результаты экзамена
Ссылки
Апелляция
Купить CD ШКОЛЬНАЯ ПРОГРАММА
Купить 1C:Репетитор.Русский язык (9-11 класс)
Учебник составлен при активном участии
филологического факультета МГУ.
Купить Teach Pro. Математика 7-11 класс
Купить Тесты по математике
Купить CD Геометрия
Купить CD Математика/Начала анализа
Купить CD Тригонометрия
Купить CD Уравнения/Неравенства
|
Накануне
XXII
Еще никто в доме отставного гвардии поручика Стахова не видал его таким
кислым и в то же время таким самоуверенным и важным, как в тот день. Он
вошел в гостиную в пальто и шляпе - вошел медленно, широко расставляя ноги и
стуча каблуками; приблизился к зеркалу и долго смотрел на себя, с спокойною
строгостью покачивая головой и кусая губы. Анна Васильевна встретила его с
наружным волнением и тайною радостью (она его иначе никогда не встречала);
он даже шляпы не снял, не поздоровался с нею и молча дал Елене поцеловать
свою замшевую перчатку. Анна Васильевна стала его расспрашивать о курсе
лечения - он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович - он взглянул на
него и сказал: "Ба!" С Уваром Ивановичем он вообще обходился холодно и
свысока, хотя признавал в нем "следы настоящей стаховской крови". Известно,
что почти все русские дворянские фамилии убеждены в существовании
исключительных, породистых особенностей, им одним свойственных: нам не
однажды довелось слышать толки "между своими" о "подсаласкинских" носах и
"перепреевских" затылках. Зоя вошла и присела перед Николаем Артемьевичем.
Он крякнул, опустился в кресло, потребовал себе кофею и только тогда снял
шляпу. Ему принесли кофею; он выпил чашку и, посмотрев поочередно на всех,
промолвил сквозь зубы: "Sortez, s'il vous plait"*, - и, обратившись к жене,
прибавил: "Et vous, madame, restez, je vous prie"**.
______________
* Выйдите, пожалуйста (франц.).
** А вы, сударыня, пожалуйста, останьтесь (франц.).
Все вышли, кроме Анны Васильевны. У нее голова задрожала от волнения.
Торжественность приемов Николая Артемьевича ее поразила. Она ожидала чего-то
необыкновенного.
- Что такое! - воскликнула она, как только дверь затворилась.
Николай Артемьевич бросил равнодушный взгляд на Анну Васильевну.
- Ничего особенного, что это у вас за манера тотчас принимать вид
какой-то жертвы? - начал он, безо всякой нужды опуская углы губ на каждом
слове. - Я только хотел вас предуведомить, что у нас сегодня будет обедать
новый гость.
- Кто такой?
- Курнатовский, Егор Андреевич. Вы его не знаете. Обер-секретарь в
сенате.
- Он будет сегодня у нас обедать?
- Да.
- И вы только для того, чтобы мне это сказать, велели всем выйти?
Николай Артемьевич снова бросил на Анну Васильевну взгляд, на этот раз
уже иронический.
- Вас это удивляет? Погодите удивляться.
Он умолк. Анна Васильевна тоже помолчала немного.
- Я желала бы, - заговорила она...
- Я знаю, вы меня всегда считали за "имморального" человека, - начал
вдруг Николай Артемьевич.
- Я! - с изумлением пробормотала Анна Васильевна.
- И, может быть, вы и правы. Я не хочу отрицать, что действительно я
вам иногда подавал справедливый повод к неудовольствию ("серые лошади!" -
промелькнуло в голове Анны Васильевны), хотя вы сами должны согласиться, что
при известном вам состоянии вашей конституции...
- Да я вас нисколько не обвиняю, Николай Артемьевич.
- C'est possible*. Во всяком случае, я не намерен себя оправдывать.
Меня оправдает время. Но я почитаю своим долгом уверить вас, что знаю свои
обязанности и умею радеть о... о пользах вверенного мне... вверенного мне
семейства.
______________
* Возможно (франц.).
"Что все это значит?" - думала Анна Васильевна, (Она не могла знать,
что накануне, в английском клубе, в углу диванной, поднялось прение о
неспособности русских произносить спичи. "Кто у нас умеет говорить? Назовите
кого-нибудь!" - воскликнул один из споривших. "Да хоть бы Стахов, например",
- отвечал Другой и указал на Николая Артемьевича, который тут же стоял и
чуть не пискнул от удовольствия.)
- Например, - продолжал Николай Артемьевич, - дочь моя, Елена. Не
находите ли вы, что пора ей наконец ступить твердою стопою на стезю... выйти
замуж, я хочу сказать. Все эти умствования и филантропии хороши, но до
известной степени, до известных лет. Пора ей покинуть свои туманы, выйти из
общества разных артистов, школяров и каких-то черногорцев и сделаться как
все.
- Как я должна понять ваши слова? - спросила Анна Васильевна.
- А вот извольте выслушать, - отвечал Николай Артемьевич все с тем же
опусканием губ. - Скажу вам прямо, без обиняков: я познакомился, я сблизился
с этим молодым человеком - господином Курнатовским, в надежде иметь его
своим зятем. Смею думать, что, увидевши его, вы не обвините меня в
пристрастии или в опрометчивости суждений. (Николай Артемьевич говорил и сам
любовался своим красноречием.) Образования отличного, он правовед, манеры
прекрасные, тридцать три года, обер-секретарь, коллежский советник, и
Станислав на шее. Вы, надеюсь, отдадите мне справедливость, что я не
принадлежу к числу тех peres de comedie*, которые бредят одними чинами; но
вы сами мне говорили, что Елене Николаевне нравятся дельные, положительные
люди: Егор Андреевич первый по своей части делец; теперь, с другой стороны,
дочь моя имеет слабость к великодушным поступкам: так знайте же, что Егор
Андреевич, как только достиг возможности, вы понимаете меня, возможности
безбедно существовать своим жалованьем, тотчас отказался в пользу своих
братьев от ежегодной суммы, которую назначал ему отец.
______________
* отцов из комедии (франц.).
- А кто его отец? - спросила Анна Васильевна.
- Отец его? Отец его тоже известный в своем роде, человек,
нравственности самой высокой, un vrai stoicien*, отставной, кажется, майор,
всеми имениями графов Б... управляет.
______________
* настоящий стоик (франц.).
- A! - промолвила Анна Васильевна.
- А! что: а? - подхватил Николай Артемьевич. - Ужели и вы заражены
предрассудками?
- Да я ничего не сказала, - начала было Анна Васильевна...
- Нет, вы сказали: а!.. Как бы то ни было, я счел нужным вас
предупредить о моем образе мыслей и смею думать... смею надеяться, что
господин Курнатовский будет принят a bras ouverts*. Это не какой-нибудь
черногорец.
______________
* с распростертыми объятьями (франц.).
- Разумеется; надо будет только Ваньку-повара позвать, блюдо приказать
прибавить.
- Вы понимаете, что я в это не вхожу, - проговорил Николай Артемьевич,
встал, надел шляпу и, посвистывая (он от кого-то слышал, что посвистывать
можно только у себя на даче и в манеже), отправился гулять в сад. Шубин
поглядел на него из окошка своего флигеля и молча высунул ему язык.
В четыре часа без десяти минут к крыльцу стаховской дачи подъехала
ямская карета, и человек еще молодой, благообразной наружности, просто и
изящно одетый, вышел из нее и велел доложить о себе. Это был Егор Андреевич
Курнатовский.
Вот что, между прочим, писала на следующий день Инсарову Елена:
"Поздравь меня, милый Дмитрий, у меня жених. Он вчера у нас обедал;
папенька познакомился с ним, кажется, в английском клубе и пригласил его.
Разумеется, он приезжал вчера не женихом. Но добрая мамаша, которой папенька
сообщил свои надежды, шепнула мне на ухо, что это за гость. Зовут его Егор
Андреевич Курнатовский; он служит обер-секретарем при сенате. Опишу тебе
сперва его наружность. Он небольшого роста, меньше тебя, хорошо сложен;
черты у него правильные, он коротко острижен, носит большие бакенбарды.
Глаза у него небольшие (как у тебя), карие, быстрые, губы плоские, широкие;
на глазах и на губах постоянная улыбка, официальная какая-то; точно она у
него дежурит. Держится он очень просто, говорит отчетливо, и все у него
отчетливо: он ходит, смеется, ест, словно дело делает. "Как она его
изучила!" - думаешь ты, может быть, в эту минуту. Да; для того, чтоб описать
тебе его. Да и как же не изучать своего жениха! В нем есть что-то
железное... и тупое и пустое в то же время - и честное; говорят, он точно
очень честен. Ты у меня тоже железный, да не так, как этот. За столом он
сидел возле меня, против нас сидел Шубин. Сперва речь зашла о каких-то
коммерческих предприятиях: говорят, он в них толк знает и чуть было не
бросил своей службы, чтобы взять в руки большую фабрику. Вот не догадался!
Потом Шубин заговорил о театре; господин Курнатовский объявил, и - я должна
сознаться - без ложной скромности, что он в художестве ничего не смыслит.
Это мне тебя напомнило... но я подумала: нет, мы с Дмитрием все-таки иначе
не понимаем художества. Этот как будто хотел сказать: я не понимаю его, да
оно и не нужно, но в благоустроенном государстве допускается. К Петербургу и
к comme il faut он, впрочем, довольно равнодушен: он раз даже назвал себя
пролетарием. Мы, говорит, чернорабочие! Я подумала: если бы Дмитрий это
сказал, мне бы это не понравилось, а этот пускай себе говорит! пусть
хвастается! Со мной он был очень вежлив; но мне все казалось, что со мной
беседует очень, очень снисходительный начальник. Когда он хочет похвалить
кого, он говорит, что у такого-то есть правила - это его любимое слово. Он
должен быть самоуверен, трудолюбив, способен к самопожертвованию (ты видишь:
я беспристрастна), то есть к пожертвованию своих выгод, но он большой
деспот. Беда попасться ему в руки! За столом заговорили о взятках...
- Я понимаю, - сказал он, - что во многих случаях берущий взятку не
виноват; он иначе поступить не мог. А все-таки, если он попался, должно его
раздавить.
Я вскрикнула.
- Раздавить невиноватого!
- Да, ради принципа.
- Какого? - спросил Шубин.
Курнатовский не то смешался, не то удивился и сказал:
- Этого нечего объяснять.
Папаша, который, кажется, благоговеет перед ним, подхватил, что,
конечно, нечего, и, к досаде моей, разговор этот прекратился. Вечером пришел
Берсенев и вступил с ним в ужасный спор. Никогда я еще не видала нашего
доброго Андрея Петровича в таком волнении. Господин Курнатовский вовсе не
отрицал пользы науки, университетов и т.д.... а между тем я понимала
негодование Андрея Петровича. Тот смотрит на все это как на гимнастику
какую-то. Шубин подошел ко мне после стола и сказал: "Вот этот и некто
другой (он твоего имени произнести не может) - оба практические люди, а
посмотрите, какая разница: там настоящий, живой, жизнью данный идеал; а
здесь даже не чувство долга, а просто служебная честность и дельность без
содержания". Шубин умен, и я для тебя запомнила его слова; а по-моему, что
же общего между вами? Ты веришь, а тот нет, потому что только в самого себя
верить нельзя.
Он уехал поздно, но мамаша успела мне сообщить, что я ему понравилась,
что папенька в восторге... Уж не сказал ли он обо мне, что и у меня есть
правила? А я чуть было не ответила мамаше, что мне очень жалко, но что у
меня уже есть муж. Отчего тебя папенька так не любит? С мамашей еще можно
было бы как-нибудь...
О мой милый! Я тебе так подробно описала этого господина для того,
чтобы заглушить мою тоску. Я не живу без тебя, я беспрестанно тебя вижу,
слышу... Я жду тебя, только не у нас, как ты было хотел, - представь, как
нам будет тяжело и неловко! - а знаешь, где я тебе писала - в той роще... О
мой милый! Как я тебя люблю!"
НАЗАД ВПЕРЁД
|
