Главная
Владельцам сайтов - надёжный заработок
Поступление за деньги
Подача документов
Математика
Сочинение
Обществознание
Результаты экзамена
Ссылки
Апелляция
Купить CD ШКОЛЬНАЯ ПРОГРАММА
Купить 1C:Репетитор.Русский язык (9-11 класс)
Учебник составлен при активном участии
филологического факультета МГУ.
Купить Teach Pro. Математика 7-11 класс
Купить Тесты по математике
Купить CD Геометрия
Купить CD Математика/Начала анализа
Купить CD Тригонометрия
Купить CD Уравнения/Неравенства
|
Накануне
XXXII
А день отъезда приближался. Ноябрь уж истекал, проходили последние
сроки. Инсаров давно кончил все свои сборы и горел желанием поскорее
вырваться из Москвы. И доктор его торопил. "Вам нужен теплый климат, -
говорил он ему, - вы здесь не поправитесь". Нетерпенье томило и Елену; ее
тревожила бледность Инсарова, его худоба. Она часто с невольным испугом
глядела на его изменившиеся черты. Положение ее в родительском доме
становилось невыносимым. Мать причитала над ней, как над мертвою, а отец
обходился с ней презрительно холодно: близость разлуки втайне мучила и его,
но он считал своим долгом, долгом оскорбленного отца, скрывать свои чувства,
свою слабость. Анна Васильевна пожелала наконец увидеться с Инсаровым. Его
провели к ней тихонько, через заднее крыльцо. Когда он вошел к ней в
комнату, она долго не могла заговорить с ним, не могла даже решиться
взглянуть на него: он сел возле ее кресла и с спокойной почтительностию
ожидал ее первого слова. Елена сидела тут же и держала в руке своей руку
матери. Анна Васильевна подняла наконец глаза, промолвила: "Бог вам судья,
Дмитрий Никанорович..." - и остановилась: упреки замерли на ее устах.
- Да вы больны, - воскликнула она. - Елена, он у тебя болен!
- Я был нездоров, Анна Васильевна, - ответил Инсаров, - и теперь еще не
совсем поправился; но я надеюсь, родной воздух меня восстановит
окончательно.
- Да... Болгария! - пролепетала Анна Васильевна и подумала: "Боже мой,
болгар, умирающий, голос как из бочки, глаза как лукошко, скелет скелетом,
сюртук на нем с чужого плеча, желт как пупавка - и она его жена, она его
любит... да это сон какой-то..." Но она тотчас же спохватилась. - Дмитрий
Никанорович, - проговорила она, - вы непременно... непременно должны ехать?
- Непременно, Анна Васильевна.
Анна Васильевна посмотрела на него.
- Ох, Дмитрий Никанорович, не дай вам бог испытать то, что я теперь
испытываю... Но вы обещаетесь мне беречь ее, любить ее... Нужды вы терпеть
не будете, пока я жива!
Слезы заглушили ее голос. Она раскрыла свои объятия, и Елена и Инсаров
припали к ней.
Роковой день наступил наконец. Положено было, чтобы Елена простилась с
родителями дома, а пустилась бы в путь с квартиры Инсарова. Отъезд был
назначен в двенадцать часов. За четверть часа до срока пришел Берсенев. Он
полагал, что застанет у Инсарова его соотечественников, которые захотят его
проводить; но они уже все вперед уехали; уехали также и известные читателю
две таинственные личности (они служили свидетелями на свадьбе Инсарова).
Портной встретил с поклоном "доброго барина"; он, должно быть, с горя, а
может, и с радости, что мебель ему доставалась, сильно выпил; жена скоро его
увела. В комнате уже все было прибрано; чемодан, перевязанный веревкой,
стоял на полу. Берсенев задумался: много воспоминаний прошло у него по душе.
Двенадцать часов давно пробило, и ямщик уже привел лошадей, а "молодые"
все еще не являлись. Наконец послышались торопливые шаги на лестнице, и
Елена вошла в сопровождении Инсарова и Шубина. У Елены глаза были красны:
она оставила мать свою, лежащую в обмороке; прощание было очень тяжело.
Елена уже больше недели не видела Берсенева: в последнее время он редко
ходил к Стаховым. Она не ожидала его встретить, вскрякнула: "Вы!
благодарствуйте!" - и бросилась ему на шею; Инсаров тоже его обнял. Настало
томительное молчание. Что могли сказать эти три человека, что чувствовали
эти три сердца? Шубин понял необходимость живым звуком, словом прекратить
это томление.
- Собралось опять наше трио, - заговорил он, - в последний раз!
Покоримся велениям судьбы, помянем прошлое добром - и с богом на новую
жизнь! "С богом, в дальнюю дорогу", - запел он и остановился. Ему вдруг
стало совестно и неловко. Грешно петь там, где лежит покойник; а в это
мгновение, в этой комнате, умирало то прошлое, о котором он упомянул,
прошлое людей, собравшихся в нее. Оно умирало для возрождения к новой жизни,
положим... но все-таки умирало.
- Ну, Елена, - начал Инсаров, обращаясь к жене, - кажется, все? Все
заплачено, уложено. Остается только этот чемодан стащить. Хозяин!
Хозяин вошел в комнату вместе с женой и дочерью. Он выслушал, слегка
качаясь, приказание Инсарова, взвалил чемодан к себе на плечи и быстро
побежал вниз по лестнице, стуча сапогами.
- Теперь, по русскому обычаю, сесть надо, - заметил Инсаров.
Все сели: Берсенев поместился на старом диванчике; Елена села возле
него; хозяйка с дочкой прикорнули на пороге. Все умолкли; все улыбались
напряженно, и никто не знал, зачем он улыбается; каждому хотелось что-то
сказать на прощанье, и каждый (за исключением, разумеется, хозяйки и ее
дочери: те только глаза таращили), каждый чувствовал, что в подобные
мгновенья позволительно сказать одну лишь пошлость, что всякое значительное,
или умное, или просто задушевное слово было бы чем-то неуместный, почти
ложным. Инсаров поднялся первый и стал креститься... "Прощай, наша
комнатка!" - воскликнул он.
Раздались поцелуи, звонкие, но холодные поцелуи разлуки, напутственные,
недосказанные желания, обещания писать, последние, полусдавленные прощальные
слова...
Елена, вся в слезах, уже садилась в повозку; Инсаров заботливо покрывал
ее ноги ковром; Шубин, Берсенев, хозяин, его жена, дочка с неизбежным
платком на голове, дворник, посторонний мастеровой в полосатом халате - все
стояли у крыльца, как вдруг на двор влетели богатые сани, запряженные лихим
рысаком, и из саней, стряхая снег с воротника шинели, выскочил Николай
Артемьевич.
- Застал еще, слава богу, - воскликнул он и подбежал к повозке. - Вот
тебе, Елена, наше последнее родительское благословение, - сказал он,
нагнувшись под балчуг, и, достав из кармана сюртука маленький образок,
зашитый в бархатную сумочку, надел ей на шею. Она зарыдала и стала целовать
его руки, а кучер между тем вынул из передка саней полубутылку шампанского и
три бокала.
- Ну! - сказал Николай Артемьевич, а у самого слезы так и капали на
бобровый воротник шинели, - надо проводить... и пожелать... - Он стал
наливать шампанское; руки его дрожали, пена поднималась через край и падала
на снег. Он взял один бокал, а два другие подал Елене и Инсарову, который
уже успел поместиться возле нее. - Дай бог вам... - начал Николай
Артемьевич, и не мог договорить - и выпил вино; те тоже выпили. - Теперь вам
бы следовало, господа, - прибавил он, обращаясь к Шубину и Берсеневу, но в
это мгновение ямщик тронул лошадей. Николай Артемьевич побежал рядом с
повозкой. - Смотри ж, пиши нам, - говорил он прерывистым голосом. Елена
выставила голову, промолвила: "Прощайте, папенька, Андрей Петрович, Павел
Яковлевич, прощайте все, прощай, Россия!" - и откинулась назад. Ямщик
взмахнул кнутом, засвистал; повозка, заскрипев полозьями, повернула из ворот
направо - и исчезла.
НАЗАД ВПЕРЁД
|
