Главная
Владельцам сайтов - надёжный заработок
Поступление за деньги
Подача документов
Математика
Сочинение
Обществознание
Результаты экзамена
Ссылки
Апелляция
Купить CD ШКОЛЬНАЯ ПРОГРАММА
Купить 1C:Репетитор.Русский язык (9-11 класс)
Учебник составлен при активном участии
филологического факультета МГУ.
Купить Teach Pro. Математика 7-11 класс
Купить Тесты по математике
Купить CD Геометрия
Купить CD Математика/Начала анализа
Купить CD Тригонометрия
Купить CD Уравнения/Неравенства
|
Накануне
V
Шубин не выходил из своей комнаты до самой ночи. Уже совсем стемнело,
неполный месяц стоял высоко на небе, Млечный Путь забелел и звезды
запестрели, когда Берсенев, простившись с Анной Васильевной, Еленой и Зоей,
подошел к двери своего приятеля. Он нашел ее запертою и постучался.
- Кто там? - раздался голос Шубина.
- Я, - отвечал Берсенев.
- Чего тебе?
- Впусти меня, Павел, полно капризничать; как тебе не стыдно?
- Я не капризничаю, я сплю и вижу во сне Зою.
- Перестань, пожалуйста. Ты не ребенок. Впусти меня. Мне нужно с тобою
поговорить.
- Ты не наговорился еще с Еленой?
- Полно же, полно; впусти меня!
Шубин отвечал притворным храпеньем. Берсенев пожал плечами и отправился
домой.
Ночь была тепла и как-то особенно безмолвна, точно все кругом
прислушивалось и караулило; и Берсенев, охваченный неподвижною мглою,
невольно останавливался и тоже прислушивался и караулил. Легкий шорох,
подобный шелесту женского платья, поднимался по временам в верхушках близких
деревьев и возбуждал в Берсеневе ощущение сладкое и жуткое, ощущение
полустраха. Мурашки пробегали по его щекам, глаза холодели от мгновенной
слезы, - ему бы хотелось выступать совсем неслышно, прятаться, красться.
Резкий ветерок набежал на него сбоку: он чуть-чуть вздрогнул и замер на
месте; сонный жук свалился с ветки и стукнулся о дорогу; Берсенев тихо
воскликнул: "А!" - и опять остановился. Но он начал думать о Елене, и все
эти мимолетные ощущения исчезли разом: осталось одно живительное впечатление
ночной свежести и ночной прогулки; всю душу его занял образ молодой девушки.
Берсенев шел, потупя голову, и припоминал ее слова, ее вопросы. Топот
быстрых шагов почудился ему сзади. Он приник ухом: кто-то бежал, кто-то
догонял его; послышалось прерывистое дыхание, и вдруг перед ним, из черного
круга тени, падавшей от большого дерева, без шапки на растрепанных волосах,
весь бледный при свете луны, вынырнул Шубин.
- Я рад, что ты пошел по этой дороге, - с трудом проговорил он, - я бы
всю ночь не заснул, если б я не догнал тебя. Дай мне руку. Ведь ты домой
идешь?
- Домой.
- Я тебя провожу.
- Да как же ты пойдешь без шапки?
- Ничего. Я и галстух снял. Теперь тепло.
Приятели сделали несколько шагов.
- Не правда ли, я был очень глуп сегодня? - спросил внезапно Шубин.
- Откровенно говоря, да. Я тебя понять не мог. Я тебя таким никогда не
видал. И отчего ты рассердился, помилуй! Из-за каких пустяков?
- Гм, - промычал Шубин. - Вот как ты выражаешься, а мне не до пустяков.
Видишь ли, - прибавил он, - я должен тебе заметить, что я... что... Думай
обо мне, что хочешь... я... ну да! я влюблен в Елену.
- Ты влюблен в Елену! - повторил Берсенев и остановился.
- Да, - с принужденною небрежностию продолжал Шубин. - Это тебя
удивляет? Скажу тебе более. До нынешнего вечера я мог надеяться, что и она
со временем меня полюбит. Но сегодня я убедился, что мне надеяться нечего.
Она полюбила другого.
- Другого? кого же?
- Кого? Тебя! - воскликнул Шубин и ударил Берсенева по плечу.
- Меня!
- Тебя, - повторил Шубин.
Берсенев отступил шаг назад и остался неподвижен. Шубин зорко посмотрел
на него.
- И это тебя удивляет? Ты скромный юноша. Но она тебя любит. На этот
счет ты можешь быть спокоен.
- Что за вздор ты мелешь! - произнес наконец с досадой Берсенев.
- Нет, не вздор. А впрочем, что же мы стоим? Пойдем вперед. На ходу
легче. Я ее давно знаю, и хорошо ее знаю. Я не могу ошибиться. Ты пришелся
ей по сердцу. Было время, я ей нравился; но, во-первых, я для нее слишком
легкомысленный молодой человек, а ты существо серьезное, ты нравственно и
физически опрятная личность, ты... постой, я не кончил, ты
добросовестно-умеренный энтузиаст, истый представитель тех жрецов науки,
которыми, - нет, не которыми, - коими столь справедливо гордится класс
среднего русского дворянства! А во-вторых, Елена на днях застала меня
целующим руки у Зои!
- У Зои?
- Да, у Зои. Что прикажешь делать? У нее плечи так хороши.
- Плечи?
- Ну да, плечи, руки, не все ли равно? Елена застала меня посреди этих
свободных занятий после обеда, и перед обедом я в ее присутствии бранил Зою.
Елена, к сожалению, не понимает всей естественности подобных противоречий.
Тут ты подвернулся: ты идеалист, ты веришь... во что бишь ты веришь?.. ты
краснеешь, смущаешься, толкуешь о Шиллере, о Шеллинге (она же все отыскивает
замечательных людей), вот ты и победил, а я, несчастный, стараюсь шутить...
и... между тем...
Шубин вдруг заплакал, отошел в сторону, присел на землю и схватил себя
за волосы.
Берсенев приблизился к нему.
- Павел, - начал он, - что это за детство? Помилуй! Что с тобою
сегодня? Бог знает какой вздор взбрел тебе в голову, и ты плачешь. Мне,
право, кажется, что ты притворяешься.
Шубин поднял голову. Слезы блистали на его щеках в лучах луны, но лицо
его улыбалось.
- Андрей Петрович, - заговорил он, - ты можешь думать обо мне, что тебе
угодно. Я даже готов согласиться, что у меня теперь истерика, но я, ей-богу,
влюблен в Елену, и Елена тебя любит. Впрочем, я обещал проводить тебя до
дому и сдержу свое обещание.
Он встал.
- Какая ночь! серебристая, темная, молодая! Как хорошо теперь тем, кого
любят! Как им весело не спать! Ты будешь спать, Андрей Петрович?
Берсенев ничего не отвечал и ускорил шаги.
- Куда ты торопишься? - продолжал Шубин. - Поверь моим словам, такой
ночи в твоей жизни не повторится, а дома ждет тебя Шеллинг. Правда, он
сослужил тебе сегодня службу; но ты все-таки не спеши. Пой, если умеешь, пой
еще громче; если не умеешь - сними шляпу, закинь голову и улыбайся звездам.
Они все на тебя смотрят, на одного тебя: звезды только и делают, что смотрят
на влюбленных людей, - оттого они так прелестны. Ведь ты влюблен, Андрей
Петрович?.. Ты не отвечаешь мне... Отчего ты не отвечаешь? - заговорил опять
Шубин. - О, если ты чувствуешь себя счастливым, молчи, молчи! Я болтаю,
потому что я горемыка, я нелюбимый, я фокусник, артист, фигляр; но какие
безмолвные восторги пил бы я в этих ночных струях, под этими звездами, под
этими алмазами, если б я знал, что меня любят!.. Берсенев, ты счастлив?
Берсенев по-прежнему молчал и быстро шел по ровной дороге. Впереди,
между деревьями, замелькали огни деревеньки, в которой он жил; она вся
состояла из десятка небольших дач. При самом ее начале, направо от дороги,
под двумя развесистыми березами, находилась мелочная лавочка; окна в ней уже
были все заперты, но широкая полоса света падала веером из растворенной
двери на притоптанную траву и била вверх по деревьям, резко озаряя беловатую
изнанку сплошных листьев. Девушка, с виду горничная, стояла в лавке спиной к
порогу и торговалась с хозяином: из-под красного платка, который она
накинула себе на голову и придерживала обнаженной рукой у подбородка, едва
виднелась ее круглая щечка и тонкая шейка. Молодые люди вступили в полосу
света, Шубин глянул во внутренность лавки, остановился и кликнул: "Аннушка!"
Девушка живо обернулась. Показалось миловидное, немножко широкое, но свежее
лицо с веселыми карими глазами и черными бровями. "Аннушка!" - повторил
Шубин. Девушка всмотрелась в него, испугалась, застыдилась и, не кончив
покупки, спустилась с крылечка, проворно скользнула мимо и, чуть-чуть
озираясь, пошла через дорогу, налево. Лавочник, человек пухлый и равнодушный
ко всему на свете, как все загородные мелочные торговцы, крякнул и зевнул ей
вслед, а Шубин обратился к Берсеневу со словами: "Это... это, вот видишь...
тут есть у меня знакомое семейство... так это у них... ты не подумай..." -
и, не докончив речи, побежал за уходившею девушкой.
- Утри, по крайней мере, свои слезы, - крикнул ему Берсенев и не мог
удержаться от смеха. Но когда он вернулся домой, на лице его не было
веселого выражения; он не смеялся более. Он ни на одно мгновение не поверил
тому, что сказал ему Шубин, но слово, им произнесенное, запало глубоко ему в
душу. "Павел меня дурачил, - думал он, - но она когда-нибудь полюбит... Кого
полюбит она?"
У Берсенева в комнате стояло фортепьяно, небольшое и не новое, но с
мягким и приятным, хоть и не совсем чистым тоном. Берсенев присел к нему и
начал брать аккорды. Как все русские дворяне, он в молодости учился музыке
и, как почти все русские дворяне, играл очень плохо; но он страстно любил
музыку. Собственно говоря, он любил в ней не искусство, не формы, в которых
она выражается (симфонии и сонаты, даже оперы наводили на него уныние), а ее
стихию: любил те смутные и сладкие, беспредметные и всеобъемлющие ощущения,
которые возбуждаются в душе сочетанием и переливами звуков. Более часа не
отходил он от фортепьяно, много раз повторяя одни и те же аккорды, неловко
отыскивая новые, останавливаясь и замирая на уменьшенных септимах. Сердце в
нем ныло, и глаза не однажды наполнялись слезами. Он не стыдился их: он
проливал их в темноте. "Прав Павел, - думал он, - я предчувствую: этот вечер
не повторится", Наконец он встал, зажег свечку, накинул халат, достал с
полки второй том Истории Гогенштауфенов, Раумера - и, вздохнув раза два,
прилежно занялся чтением.
НАЗАД ВПЕРЁД
|
